Его раннепослевоенные работы привычно советски и скучноваты. Они хороши лишь тем, что доносят заунывное чувства того соцреалистического Минска – будто оглушённого пыльным светом. Всегда солнечные и дебильно-улыбчивые уличные пейзажи, но солнце в них близорукое, или сощурилось.
***
Откуда взялся другой Израиль Басов неясно. Появившийся в середине 60-х, уже немолодой художник – разительно другой. Страшен, потому что настоящ.
***У него одни архитектоны, и архетипы с матиссовскими примитивными названиями: «Бег», «Поющая», «Расставание», «Поцелуй», «Танец», «Полёт»… О человеческих фигурах – чуть ниже. Басову ужасно удался город, практично устроенный для индустриальных нужд. Безнадёжный и бесконечный. «Рабочий посёлок», «Городская окраина», «Улица Красноармейская» - это кошмар наяву, тёмно синий и экзотерический. Для щеняче-восторженных советских 60-х непостижимо!
***
Но есть и хуже, и дальше. Вот «Городской пейзаж» - я узнаю мой Минск микрорайонов, пасмурных человекохранилищ. В иконной – обратной – перспективе разрастаются кубодома – чем дальше многоэтажка, тем громаднее. Потерянный золотой человечек в улицах, человек или фонарь это, или ангел. Да, он самый Минск – город серой осени, серой весны, серой поры, когда он не упрятан и не замаскирован живой зеленью. Это на него наступает в киноварном нимбе отряд «Троица» - излить палящую серу.
Но страшнее всего, таковы уж особенности личного восприятия, показалось «Светлое утро». Зимнее. Снежноголубое пространство, разделённое на многоэтажки и землю. И пара человеческих случайностей. Если «Городской пейзаж» - это чистилище, то «Светлое утро» - чистый ад, выбеливающий, как известь.
Я помню зимы своего детства и юности, когда было белым-бело от пустоты и отчуждённости. А в затишных уголках будто мусор скопился: черным-черно от случайных чужих человек, от галок и прочих обрывков. Это мир небратства. Он насильнически напирает, душит, и, изнасиловав, бросает душу в одиночество, его нужно раскрашивать, этот мир. Огнём и жупелом.
***
Человек Басова. Он обведён пятисантиметровым угольным контуром. Присмотреться, так Басов краску просто транжирил как Ван Гог, у него чуть не барельефы, лепнина, бугры и комья краски (на репродукциях это не замечается).
И чёрные выпуклые межи, что обтекают человеческие фигуры, это, фактически, стены. Немецкие романтики третировали в живописи слишком чёткий контур как тюрьму. Правы. Так и есть. Басов людей в тюрьмах нарисовал, в несокрушимых чёрных скорлупах. Напуганных, бегущих, кричащих. А некуда.
